ЭКСПЕДИЦИЯ НА КАВКАЗ

В спелеологическую экспедицию меня, Льва Кушнера и Володю Гостинского позвал Валентин Алексинский <фото слева>. Это было в 1963 году, осенью. Я только что отслужил армию после окончания радиотехнического техникума и поступил в МАИ. К нашему возвращению Алексинский обосновался в МГУ руководителем секции спелеологии. Он сказал, что намечается грандиозная экспедиция на Кавказ с целью обследования двух больших карстовых районов – в Дагестане и Чечне, а на десерт – штурм Анакопийской пропасти, недавно обнаруженной под Новым Афоном, в Абхазии. Но это летом, а до этого нужно много поработать. Надо подготовить снаряжение: самим изготовить налобные фонари и сотни метров лестниц. А ещё предстоят тренировки по прохождению вертикальных пещер (Анакопийская как раз из таких). В экспедицию пойдут только сдавшие экзамены. И тренировать, и принимать экзамен будет он сам. Это значило, что из участников он вытянет все жилы, но нас это не очень волновало – к особым приёмам Алексинских тренировок мы привыкли ещё до армии.

Лев Кушнер: "Вообще-то с Алексинским мы познакомились ещё в техникуме, где он был руководителем альпинистской секции. Валька давно прошел армию и на год раньше нас окончил техникум. Тогда еще он предложил мне сконструировать и сделать прообраз нынешних самохватов для крепления на стременах. Когда в августе 1960 г. мы были призваны в ряды Советской Армии, Валя и Люся Алексинские, Гостинский и Семёнов слазили в пещеры Ай-Петри , в том числе, в Географическую. Об этом с приложением фотографий мне сообщил в Полтаву Гостинский. Алексинский держал со мной контакт во время службы в армии, поскольку интересовался имуществом связи (телефонным проводом, "солдат–моторами" - ножными генераторами напряжения). И сначала он позвал нас не в экспедицию, а в секцию спелеологов. Меня туда не тянуло - больше хотелось вверх, но в сентябре Важов уже призвался под знамёна спелео-МГУ, после чего соблазнил и меня. Анакопийский десерт, если мне не изменяет память, был секретным (и от нас тоже) запасным вариантом, не заявленным в маршруте, за что Валька получил потом очередной разнос в маршрутной комиссии турклуба от спелеоверхов: Илюхина, Черенкова, Колесникова."

Вспоминаю, как меня обескуражил первый спелеотест Алексинского. Кто-то предложил мне съездить на тренировку спелеологов - я тогда занимался туризмом и альпинизмом. Тренировки проходили в Сьяновских каменоломнях. И вот в чудесный летний день я приехал на платформу "Заветы Ильича" и по тропинке подошёл к группе молодёжи, расположившейся на зелёной лужайке. Меня подвели к Алексинскому. Тот внимательно посмотрел на меня и сказал: "Пошли". Пройдя метров сто, он остановился возле дырки в земле. Я туда заглянул – пролезть можно, глубина около трёх метров. Он говорит: "Надо спуститься и вылезти назад". Только я стал опускать в дырку ногу, как услышал: "Спелеолог движется только головой вперёд, а не ногами!". Пришлось мне встать на колени и нырнуть туда вниз головой. Дна я достиг быстро, но что дальше? Подниматься вверх ногами у меня не получалось, да это и не положено спелеологу, каковым я теперь должен был себя считать. Я долго, очень долго возился в этой дырке, пытаясь перевернуться, но ничего не получалось. Я покричал Алексинскому, чтобы он мне дал свой тренерский совет, но ответа не было. В конце концов, путаясь в руках и ногах, мне удалось развернуться. Но и после этого выбрался я с трудом, оскальзываясь на глинистых стенках. Когда моя голова, наконец, высунулась из дырки, Алексинского рядом не было – думаю, что он ушёл сразу же, как только я полез вниз.

Перепачканный глиной, я подошёл к остальным. Алексинский проводил инструктаж группы перед спуском в каменоломню. Он только взглядом отметил моё возвращение, но ничего не сказал. Мне было интересно, как долго мне надо было сидеть в дырке, чтобы меня пришли выручать? Узнав Алексинского лучше, я потом понял, что долго. Ему такие люди были просто не интересны.

Когда же группа спустилась в каменоломни, новичков ждал ещё один сюрприз – "калибратор". Это дырка в известняковой стенке, которую каждый должен пролезть, иначе дальше не пойдёт, так как это (со слов Алексинского) единственный путь вперёд. В мелькании лучей фонариков трудно было разглядеть, как мучаются другие, но по разговорам я для себя уяснил, что для начала надо просунуть в дырку голову и одну руку, а потом и всё остальное, и что лучше сразу раздеться до плавок. Очень долго все ждали, пока с большим трудом, и даже муками, просачивался сквозь дыру довольно пухлый парень Котёнок (как я потом узнал – от фамилии Котёнков). Его буквально по миллиметру пропихивали вперёд два его приятели, и пропихнули! Когда очередь дошла до меня, я быстро разделся и, не без труда, но пролез сам. В дальнейшем все тренировки в каменоломнях начинались с калибратора, и, надо сказать, мы настолько освоились с ним (и даже Котёнок), что проскакивали его мгновенно, благодаря мелким и быстрым извивам тела, как говорил Лев, в режиме вибрации.

Л.К: "Через этот "калибр" Чуба пролетал сходу, у меня было 20 сек в одну сторону и 1,5 – 2 мин обратно, у Кота 1,5 – 4 мин, у Гали Носенко - 6 мин (при этом она недовольно кричала: "Выключите свет, прекратите наблюдение"). А вот Володю Цейтлина тащили и толкали 15 минут – за руки и за штаны. Я, Кот и Нос образовали группу "ГЛАВТАЗ", а Цейтлин был её почётным председателем."

Началась подготовка. Каждое воскресенье мы ехали на электричке за город и шли пешком к металлической триангуляционной вышке. Лыжи мы не брали, поэтому, часто сменяя ведущего, цепочкой бороздили глубокий в ту зиму снег. Это тоже входило в программу тренировки. В головной группе шли ребята, а девчонки сзади – их Алексинский избавлял от пробивания тропы. Когда ведущий уставал, он делал шаг в сторону и, тяжело дыша, глядел, как мимо один за другим с напряжёнными лицами проходят ребята головной группы, и становился замыкающим. В команде тренирующихся была Лена Алексеева, аспирантка – геолог из МГУ. Она писала диссертацию по карстовым пещерам, и её интерес к экспедиции был профессиональным. Она была разведена, и свою дочку Аню брала с собой на тренировки. Ане было лет пять, и путешествовала к вышке и обратно она на плечах кого-то из ребят. Но доверяла себя она не каждому. Я помню, что, кроме меня и Володи Гостинского, было ещё один или два её избранника. Особенно мне запомнился Володя – худой и длинный, с Анютой на плечах и рюкзаком за спиной, он шёл, преодолевая сыпучий снег, с улыбкой на губах и даже шутил. Вот такой он был оптимист.

Запаренные добирались до вышки. Девчонкам тоже тяжело доставался этот переход, ведь за нами снег оставался тоже глубоким, только что перемятым нашими ногами. Поэтому некоторое время все сидели на своих рюкзаках и тяжело дышали, а очкарики, как я, без конца протирали запотевающие стёкла.

Потом начинали шевелиться. Кто-то лез на вышку навешивать лестницу и страховочные верёвки, кто-то собирал ветки для костра. И вот уже все пьют чай и весело болтают. Потом вверх – вниз по лестнице помногу раз, потом прыжки вниз на страховке, а потом сборы, и назад к электричке.

Когда пришла весна, другие прелести – распутица, глубокие лужи с ледяной водой, протекающая обувь. А уж когда вода сошла и выросла травка, тренировки превратились в праздники, один Алексинский переживал - нагрузка снижается.

Наконец пришёл экзамен. Те же прыжки, те же подъёмы – спуски по лестнице, но уже по секундомеру. Ради скорости почти все спускались только на руках, быстро перебирая ступеньки, отчего лестница так и пролетала мимо лица. Насколько я помню, экзамен сдали все, но, кто был в тренировочных  штанах, долго сидели с иголками, заделывая зияющие дыры  на месте схождения штанин.

На следующий день был сбор у Городского клуба туристов – все с удивлением признавались, что у них, как у новичков, не гнутся ни руки, ни ноги.

А по будням технари собирались у Котёнка готовить снаряжение. Все были из техникума или из Бауманского: Горячев, Котёнок и кто-то ещё. На старенькой лыжной базе купили целую кучу списанных алюминиевых палок. Их распилили на куски – это ступеньки. Достали 600 метров стального троса 4 мм диаметром. Этот трос вываривали в баке, чтобы вытопить солидол. Вся кухня наполнена паром и вонью, да ещё все тряпки в доме вымазаны в солидоле. Как это терпели родители Котёнка? Позже в "Розе Мира" я прочитал, что в одном из нисходящих миров ада грешников – закоренелых материалистов заставляют стирать солидольные тряпки и отмывать посуду от солидола. Тогда я вспомнил наши солидольные занятия, приближенные к адскому наказанию.

Края ступенек сверлили, пропускали с обеих сторон тросы и закрепляли их, припаивая проволочные муфточки выше и ниже ступенек. Паяли кислотой – опять дым, вонь и резь в глазах от кислоты. Так изготовили 10 лестниц по 30 метров каждая. А что было делать? В те времена купить лестницы было негде, можно было попробовать достать окольным путём, но только  очень тяжёлые и громоздкие – канаты с деревянными ступеньками.

Кто-то достал проходные стеклянные изоляторы – мы их использовали для ввода питания в головные фонари. Сами фонари вырезали по выкройке из жести и пропаивали по всем швам – опять же кислотой. Получались герметичные и лёгкие светильники с питанием от двух батареек на плече.

Китайские фонарики герметизировали, натягивая на них куски велокамер и залепляя крышку чем-то вроде герметика. Позднее, уже в конце экспедиции, в Новом Афоне ночью мы кидали такой фонарик в море и ныряли за ним – кто первый достанет. И фонарик горел, лёжа на дне моря.

Таким образом, было изготовлено достаточное количество лестниц, головных фонарей и китайских фонариков. Девчонки приготовили двуспальные мешки, сшивая по два пуховых одеяла. Палатки, крючья, молотки, верёвки Алексинский взял в секции.

И вот мы едем в Махачкалу.  Мы заняли половину общего вагона, забив рюкзаками и сумками все свободные углы. С утра начался  учёт и распределение груза. Меня Алексинский почему-то назначил завхозом, и я всю дорогу был занят по горло. И вот весь груз учтён, взвешен и распределён – на ребят пришлось по 65-70 кг, на девчонок – около 40.

От Махачкалы до Буйнакса ехали поездом, а потом до Верхнего Караная - на местном "автобусе" Это бортовой грузовик, циркулирующий по маршруту по расписанию. В кузове нет ничего, даже скамеек, а над кузовом нет тента (видимо, по причине отсутствия дождей). Пассажиры, в том числе и женщины почтенного возраста ловко вскарабкиваются в кузов и приседают там, держась за борт. Так и едут по каменистым дорогам, качаясь и подпрыгивая. Мы тоже быстро покидали в кузов рюкзаки и взобрались сами, и вот мы уже едем. День угас, на небе стали появляться звёзды, и, чем дальше, тем ярче и крупней, и мы уже не можем оторвать глаз от их бриллиантового сверкания. И тут начался рассказ о звёздах и созвездиях, в котором слились и научные факты, и древние легенды. Рассказывал Саша Гапотченко, студент – астроном, а мы молча внимали, паря между звёзд. Это продолжалось долго, до самого Караная. Быстро разгрузились и устроили лагерь. Пришло время первого испытания наших головных фонарей в реальной обстановке. Со стороны это выглядело, как слёт светлячков. Лагерь мы разбили метрах в ста от аула. Перекусили и легли спать.

Проснулись мы от криков. Кричал кто-то из наших девчонок. Оказалось, что возле нас собрались все мальчишки Караная. Но они не просто стояли и молча смотрели, к чему мы привыкли в северных походах. Они, как коршуны, пикировали на наш лагерь, хватая на лету что-нибудь из нашего скарба. Мы все повыскакивали из палаток и стали обороняться. О завтраке уже не было речи. Часть ребят заняли круговую оборону, а остальные наскоро собрали и упаковали пожитки, и мы пошли вверх по травяному склону в сторону Сулакского каньона.

Прошли с километр и остановились. Караная видно не было, за нами никто не шёл. Опять развьючились, развели костёр, дежурные приступили к приготовлению завтрака, а остальные стали переупаковывать к длительному переходу рюкзаки, делясь впечатлениями о происшедшем. По общему мнению, моральный ущерб оказался несказанно тяжелее материального. Этот эпизод остался в истории нашей экспедиции как "Дети Караная".

Л.К: "Дети Караная" учинили ещё метание ногами камней в костёр и котлы с едой. И это длилось до середины дня – они менялись, а мы - бессменно."

Первый короткий переход показал, что некоторые девчонки перегружены, и добровольцы из ребят взяли у них часть поклажи. Рюкзаки были такими, что никто самостоятельно не мог поднять свой рюкзак. Поэтому кому-то помогали водрузить рюкзак два "грузчика", а кто-то впрягался, сидя на земле, а потом ему помогали встать на ноги.

И мы пошли в гору, медленно переставляя ноги и временами взглядывая вверх – когда же кончится подъём. И вот крутизна уменьшается, и ты уже готов выйти на ровное место, но впереди открывается ещё один крутой склон, а за ним ещё и ещё. И так, переходя от надежды к разочарованию, ползли мы по череде увалов несколько часов. Наконец, открылась даль необозримая. Все рухнули с рюкзаками и молча любовались простором холмистого плато.

Алексинский с двумя ребятами пошёл искать каньон. Очень скоро вернулись, и мы двинулись дальше.

Сулакский каньон поразил всех. Огромная борозда прорезала зелёное плато, а по её дну на неимоверной глубине извивается серенькая ниточка Сулака. Стены каньона - частью обрывы в сотни метров, частью осыпи, попадались редкие площадки с зеленью. Дежурные приготовили перекусить, и все задумчиво жевали, разглядывая каньон.

Перед нами тоже был обрыв, спуститься по которому было невозможно, а спуститься надо, ведь для лагеря нужны вода и дрова, чего на плато нет. Алексинский назначил две группы разведки по три человека. Одна во главе с Горячевым пошла влево, а вторую он повёл сам направо. С ним пошли я и Саша Чуба из МГУ, студент-журналист. Взяли с собой по три хрустящих хлебца (новинка хлебопекарной промышленности) перекусить по дороге.

Шли долго, а под нами либо отвесные обрывы, либо обманные спуски, тоже заканчивающиеся обрывами. Наконец нашли место, где смогли с некоторыми трудностями спуститься довольно глубоко – метров на 600 – 700. Только там нашлась подходящая для лагеря площадка с родником, бьющим прямо из скалы. Конечно, не очень удобно каждый поисковый выход из лагеря начинать с изнурительного подъёма на плато, но лучшего места не было, и впереди не видно. Решили немного отдохнуть, а я спустился к Сулаку за водой. До него оставалось метров 300 по высоте, большей частью по большим каменным глыбам. Эту высоту я преодолел быстро, прыгая с камня на камень, как козёл.

И вот я на берегу реки. Ширина метров 50. Серые воды несутся мимо с огромной скоростью. Глубина, чувствуется, большая – нет бурунов, но поверхность не ровная, а свита из толстых жгутов – струй, переплетающихся друг с другом. Слышны глухие удары и рокот в недрах воды – это река катит по дну валуны, сшибая их друг с другом. Вот откуда серый цвет воды, ведь камни известняковые. Только на берегу Сулака я понял, что гальку обтачивает не вода, а такие же камни.

Подъём был не такой проворный, как спуск. Алексинский с Сашей не стали меня ждать и пошли вверх, так что мне пришлось их догонять. Когда я достиг верха каньона, совсем вымотался. Тем более что мы не ели уже часов 6, да и обед был на скорую руку, не обед, а перекус. Похрустели хлебцами – совсем пустая еда, попили водички и поплелись к лагерю. Сил совсем не было. По пути попался куст кизила. Ягоды сосем зелёные, но мы их ели горстями, зачастую глотая и косточки. Чтобы не терять время, сломали несколько веток и продолжали есть ягоды, медленно передвигаясь вперёд.

Но в лагере оказался только один человек, чтобы нас проводить. Горячев нашёл тропу минут за пять, нас даже ещё видели и кричали, но мы не услышали. Немного поели, отдохнули и пошли вниз. Это была настоящая тропа, которой регулярно пользовались люди. Местами она пропадала, и тогда приходилось идти по осыпям. Спустились метров на 200 – прекрасная зелёная площадка, рядом ручеёк, и тропа идёт дальше вниз вдоль ручейка. Чуть ниже площадки ручеёк течёт по мелкому бетонному жёлобу, видимо, поить животных. От жёлоба ниже метров на 300 видны крыши двух домов, загоны для животных и кроны больших деревьев, похоже, фруктовых.

Л.К: "В Дагестане было три группы: Алексинского, Горячева и Гостинского (Миша Зверев, Маша Шавырина, Галя Сидорова и я)."

Утром отправились в первый поисковый выход. Поднялись на плато. Там Горячев показал Алексинскому, где спрятаны рюкзаки со снаряжением, которые не было смысла тащить вниз, чтобы потом с ещё большими усилиями поднимать наверх. Рюкзаки были заложены камнями. И тут выяснилось, что два рюкзака исчезли. Алексинский вскипел, и ко мне: "Что пропало?". А я и не знаю. Поговорили с Горячевым, и выяснилось, что пропали свечи и тушёнка. Ну, это ещё куда ни шло! Верёвки, лестницы и другое альпинистское снаряжение не тронули, видимо, за ненадобностью. По крайней мере, всё, что было взято в МГУ, на месте.

Целый день поиска пещер результата не дал. Следующие дни тоже. Нашли одну трещину длиной метров 30 и глубиной 5, но дно заполнено землёй, продолжения нет, хотя там, в глубине наверняка пещерка есть. Стало очевидно, что сухой климат не позволяет  развиться карстовым пещерам.

В один из выходов решили обследовать сухое русло притока Сулака. Шли быстро, перескакивая с валуна на валун. Только Алексинский был не в духе – он вышел почему-то не в кедах, как все, а в альпинистских ботинках с триконями, и скользил на камнях, как на льду. Русло постепенно углублялось, стали попадаться уступы (весенние водопады), и чем дальше, тем глубже. Под уступами стали заметны углубления в дне, вымытые водой. Стены тоже были вылизаны. Впереди скакал Саша Чуба. Вот он исчез в изогнутой трубе диаметром метров 5, промытой в сплошной скале. А через минуту несётся назад по боковой стенке трубы. Все вздрогнули и напряглись.

- Что там?.
- Ничего! Я просто хотел пробежать, как мотоцикл по отвесной стене.

Да, был такой аттракцион в парке Горького, всё нормально. На следующем водопаде уже использовали для спуска верёвку. Ничего удивительного! Эта речка для встречи с Сулаком должна на пути в 3 – 4 километра преодолеть перепад высот около километра. То ли ещё будет! И точно, следующий «водопад» оказался нам не по зубам. Глубину мы не смогли определить из-за растительности, заполняющей теснину. Видимо, там было сыро даже жарким летом. Наши оценки минимальной глубины колебались от 50 до 70 метров. Жаль, что в планы экспедиции обследование этого русла не входило, да и снаряжения явно не хватало, но до чего притягивала нас пропасть внизу. Долго мы глядели сверху на загадочный мир, в который человек наверняка не заглядывал. Можно себе представить, какой ад творится здесь, в этих теснинах весной, когда потоки воды вперемежку с камнями низвергаются вниз, заполняя всё пространство водяной пылью и грохотом. Вряд ли там возможна какая-то заметная глазу жизнь, кроме растительной. Утешившись этим, мы пошли назад – вверх.

На следующий день я был дежурным. Мне надо было встать пораньше и приготовить завтрак. Потом помыть посуду, принести дров и приготовить ужин. Но я оказался не один. Со мной осталась Лена Алексеева. Не знаю, почему - может быть, просто устала от бесплодных поисков.

Помыв посуду, я сходил в гости к одной горской семье, которая жила не внизу, а на краю облюбованной нами площадки. Я угостил хозяев сахаром, а они меня творожными «галошками» (я несколько раз переспрашивал, думая, что это галушки, но нет, всё-токи звучало, как галошки). Ели галошки деревянными вилками из барбариса – круглая палочка с уплощённым концом по форме короткого ножа. Этим "ножичком" от галошки отрезают кусочек, накалывают на остриё и отправляют в рот. Видя мой интерес к вилке, хозяин подарил мне две таких же, но в Москве я перерыл весь рюкзак – вилки пропали, а жаль.

Когда я рубил на дрова сухие ветки куста, ко мне подошёл незнакомый горец. Поговорили о том, о сём, в основном, он спрашивал, кто мы и что здесь делаем, ну а я – нет ли здесь пещер. Потом вдруг он говорит: «Смотри, овцы идут». Я посмотрел вверх – действительно, по отвесному склону, метров 50 от верха шли друг за другом три овцы. До этого на кручах я видел только коз, но те белые, и шеи поставлены вертикально, а эти серые, и шеи по линии спины. Потом горец ушёл, а я продолжил своё дело. Потом вернулся в лагерь, и напрочь забыл про тех овец. Но вечером пришли двое и спросили, где овцы. Я показал, где они шли и куда направлялись, а вот куда ушли, я не видел. Горцы слушали меня с сомнением, видно, не были этим удовлетворены. Им и в голову не могло придти, что человек, увидев на склоне овец, не проследит, куда они ушли. А дневной собеседник, видимо передал мне эту заботу и с чистой совестью ушёл по своим более важным делам. Но хозяину овец всё-таки сообщил, кто последний видел овец. На следующий вечер они опять пришли и долго о чём-то размышляли, выслушав от меня повторение вчерашней исповеди. Мне от этого молчания стало как-то тревожно. Но на следующий день пришёл один из них и сообщил, что овцы нашлись – гора с плеч.

Но это было потом, а в день моего дежурства, полюбовавшись на три милые овечки, я пошёл к ручью за водой. Подхожу к жёлобу, и остолбенел – в жёлобе в ряд лежат и мокнут в ручейке трусики, лифчики и другая бельевая мелочь. «Это Алексеева!». Обалдевший, я смотрел на это безобразие и вдруг увидел, как по тропинке, опираясь на палку, тяжело поднимается дедушка. Я окаменел. Дедушка увидел, что в жёлобе, молча развернулся и так же медленно пошёл вниз. Видимо, там, внизу вода показалась ему подозрительной, и он поднялся узнать, в чём дело.

Алексеева была недовольна, но ручей очистила. С того времени прошло почти полвека, но большей неловкости я в своей жизни не переживал.

Вечером группа вернулась в лагерь встревоженная – Маша заболела. Наш экспедиционный врач студентка – медичка Тоня поставила диагноз – отравление, и прописала молоко. Алексинский дал мне пятилитровую канистру и сказал, что молоко должно быть в нижних домах, где козы. Как мне не хотелось туда идти! Но Машу надо спасать.

Возле первого дома никого не было, только изнутри раздавались ритмичные звуки "дрын – дрын". Я заглянул в открытую дверь и увидел того самого дедушку. Он сидел на полу открытой веранды и, держа за ручки большой кувшин с круглым дном, качал его вперёд-назад. Наверное, взбивает масло – подумал я, но входить не решился. Вскоре появился мужчина лет сорока, хозяин. Узнав, что мне надо, он сказал, что скоро старший сын загонит коз (а их у него 200 штук), он их подоит, и даст мне молоко. Я спросил о фруктах, он позвал мальчика лет 12 и вручил ему авоську, которую я вытащил из кармана. Потом показались козы. Она дружно скакали по камням и вскоре заполнили внешний загон. Хозяин взял ведро и стал по очереди хватать коз за рога, зажимать ногами их головы и кулаками выжимать из их крохотных вымечек молоко. На каждую козу он тратил несколько секунд. Вскоре все подоенные козы уже находились во внутреннем загоне, а хозяин перелил всё надоенное молоко в мою канистру, да ещё место осталось. Потом подошёл сосед из второго дома. Он был постарше и носил замотанные – перемотанные нитками очки. Он попросил посмотреть в мои очки и сказал, что они как раз его. Но отдать единственные очки я никак не мог (взять запасные я не догадался), но я пообещал прислать из Москвы такие - же. Записал почтовый адрес и ещё название книги для его сына студента – филолога. Книга по филологии русского языка! После экспедиции я выслал двое очков и нужную книгу, а позже получил посылку с фруктами и очень тёплое письмо.

Показался подросток с яблоками. Московская авоська сыграла с ним шутку – он, как ему было сказано, наполнил её до отказа, а авоська раздулась в огромный шар, который он еле волок, изогнувшись дальше некуда. Мне самому подниматься с ней было тяжело, но, сколько радости было в лагере, да и Маша к утру пришла в норму.

О ручье мне никто из горцев не сказал ни слова, но, как я и предполагал, он протекал мимо их домов и служил единственным источником воды.

Чечня встретила нас дождями, от которых мы уже, совсем было, позабыли в Дагестане. Дожди с редкими перерывами кропили нас всё время пребывания в Чечне.

Остановились мы в селе Мужичи (родина Орджоникидзе), в каком-то пустом сарае. Алексинский договорился об аренде лошади для доставки в горы основной массы груза. Большая часть снаряжения оставалась в Мужичах, и группа могла идти сравнительно налегке. Нашей целью был карстовый район в окрестностях Газунского ущелья. Все были рады избавиться от неподъёмных рюкзаков, но моя радость оказалась преждевременной – я и Саша Чуба были назначены погонщиками лошади.

Л.К: "Лошадей, видимо, было две, так как одну из них сопровождал Ю.Гольдин в красных плавках. Забавно было, когда сзади вдруг появился бык. Он заметил красные плавки. И стал приближаться. Юра тут же воскликнул, что хотел бы видеть в красных плавках того учёного, который утверждает, что на корриде быка дразнит движение, а не цвет."

Утром все бодро отправились в горы, а мы с Сашей поплелись за лошадью.

К обеду водрузили на лошадь три рюкзака общим весом 90 килограмм – вес нормального всадника. На себя возложили рюкзачки с символическим весом 10 килограмм, и пошли. Не прошли и километра, как лошадь рухнула. То ли лошадь оказалась слабосильной, то ли старой, но этот груз оказался не для неё. В итоге мы перераспределили груз так, что лошадь несла 30 килограмм (вес подростка), а мы по 40. И зачем нам эта лошадь? Добавь каждому из ушедших по два килограмма, и никакой мороки. Тем ни менее, такое распределение груза позволило нам с лошадью передвигаться.

Горы Чечни, в отличии от дагестанских, островерхие, с крутыми склонами. Растительность – мощные деревья, густой подлесок, много влаги, клоки облаков плывут по долине и выше и ниже нас.  Дорога лепится к склону горы. Это даже не дорога, а бесконечной длины корыто с жидкой грязью, в которой наши кеды утопают целиком. Это надоедает и отнимает много сил, поэтому мы старались идти по бровке, которая одна не давала грязи стечь вниз по склону.

Один из нас шёл впереди, держа поводок и иногда подтягивая лошадь к себе. Другой с прутиком в руке подстёгивал лошадь сзади, когда она старалась остановиться. Но всё равно мы передвигались очень медленно, медленнее пешехода. Лошади, видно, тоже надоело шлёпать по грязи, и она ступила на бровку, но тут же поскользнулась и покатилась по склону. Остановило её кувыркание дерево. Первые секунды мы обалдело глядели на кувыркающуюся лошадь, а когда увидели, что она замерла копытами вверх, вздохнули с облегчением и спустились к ней. Отстегнули рюкзаки и стали дёргать её за поводок. Никакого эффекта. И вдруг лошадь задрыгала всеми четырьмя ногами и встала. Сама. Здорово! Вывели лошадь на дорогу, опять нагрузили и пошли дальше. Шли уже только по дороге, только по грязи.

Дошли до реки. Промерили брод, перевели лошадь и сели перекусить – половина пути пройдена. Выглянуло солнце, кругом красота, река шумит, а кажется, что тишина. Вдруг из леса появляются три всадника. На огромных лошадях (им 90 килограмм нипочём), впереди девушка, курносая блондинка, а за ней два мрачных атлета с ружьями поперёк седла. Подъехали к нам. Девушка стала расспрашивать, где брод, кто мы, куда направляемся. Мы тоже поинтересовались, кто она и что тут делает. Сказала, что тут живёт, и направилась к броду. Всадники за ней. Они легко переправились на другой берег и скрылись за деревьями. А мы через несколько часов добрались до своих – они остановились недалеко от входа в Газунское ущелье. Поужинали, и тут новое разочарование – надо лошадь вернуть хозяину.

Утром вчерашней тройкой отправились назад, но вскоре нас стало четверо – за нами трусила огромная кавказская овчарка сурового вида. Откуда она взялась, мы не заметили, но она упорно бежала за нами до самого дома хозяина лошади, и там исчезла, то есть мы не заметили момента её исчезновения, так же, как и появления. Прямо какой-то гласный надзор.

Отделавшись от лошади, мы заскочили в Мужичи взять кое-какой груз, и двинулись к своим, теперь уже по бровке. Речку преодолели сходу и вскоре пришли. Но группа ушла. Нашли записку – они в Газунском ущелье. Пошли туда по довольно заметной тропе, сплошь затоптанной кедами.

Когда подошли к ущелью, уже смеркалось, а когда вошли в него, стало совсем темно. Только далеко вверху светлела полоса неба. Стены ущелья оказались почти отвесными и очень высокими, за сотню метров. Само ущелье шириной метров 50 с почти ровным дном, плавно поднимающимся к верху. По дну от одного борта ущелья  к другому мечется река. Не зная обстановки, мы с Сашей медленно продвигались вперёд, периодически переходя вброд ледяную речку. Шли больше наугад, выхватывая лучами фонариков крупные детали местности.

Наконец впереди появился свет, и вот мы вступили в храм – лес уходящих во тьму колонн, на каждой из которых горит свеча. Утром выяснилось, что лагерь разбит на травянистом возвышении, заросшем огромными и ровными, как колонны, деревьями. Стволы чистые, без сучков на высоту метров 30 – это и сделало их похожими на колонны храма. А свечки к деревьям прилепил Лев, чтобы сотворить праздник. Для нас с Сашей праздник получился.

Однажды пастухи попросили Кушнера помыть мясо бычка, которого задрал медведь. Когда Лев увлеченно занимался помывочным процессом у родника, его обступили коровы, пришедшие на водопой. При этом передние не пили - боялись, а задние напирали, позади же - целая стена стада. Хорошо, что появился пастух и создал Льву безопасный проход.

После завтрака вся группа, оставив дежурных, двинулась вверх по ущелью. Много раз мы окунали ноги в ледяную воду, переходя реку. Но у кед на шерстяной носок есть несомненное преимущество – ноги быстро согреваются, даже если мокрые.

Пройдя почти всё ущелье, мы увидели исток реки. Под скалой было озеро шириной метров десять, и очень глубокое. Хрустальной чистоты вода под большим напором вырывалась из-под скалы. Самого отверстия видно не было из-за марева движущейся воды, но что оно находится глубоко, можно было определить по цвету воды – от совершенно бесцветной у берега, к небесно-голубой, где глубже, и, наконец, к зелёной, как у Рериха. Горячев попытался донырнуть до дыры, но безуспешно. И глубина и встречное течение вернули его назад посиневшего и мелко дрожащего всем телом. Перед нами был закрытый сифон, которым оканчивалась мощная подземная система. Тут Алексеева оказалась права – мы нашли выход карстовой пещеры. Осталось только найти вход.

На следующий день вся группа была разбита на поисковые тройки, чтобы обследовать сразу все окрестности.

Я оказался в тройке Горячева, третьей была Тоня. По случаю хорошей погоды мы с Тоней пошли в шортах, а Горячев остался верен штормовке с брюками. Горячев шёл впереди, за ним Тоня, я замыкал. Мы прошли всё Газунское ущелье, вышли на плато и двинулись влево, в сторону, противоположную искомой пещере. Тут я узнал, что наша задача – обследовать ущелье, соседнее с Газунским, а пещеру будут искать другие. Впереди показался домик. Когда до него оставалось метров сто, нам навстречу, сдержанно тявкнув,  выбежали два кавказца. Мы остановились. Собаки подбежали, тщательно нас обнюхали и сели поодаль по обе стороны от нас. Подождав немного, мы двинулись дальше. Собаки потрусили с нами. Метров за 30 из домика показался хозяин с трёхстволкой "Белка" наперевес. Движением руки он остановил нас. Мы представились и спросили, нет ли здесь в округе пещер. Он ответил, что нет, и мы пошли. Собаки немного проводили нас, потом остановились и пошли назад.

Это ущелье оказалось совсем не похожим на Газунское – просторное, сплошь заросшее деревьями и кустами, речки совсем не видно. Мы легко сбегали по довольно заметной тропинке, но вскоре почувствовали никак не ожидаемое её коварство – тропинку часто пересекали плети ежевики. Тонкие и гибкие, но очень крепкие, не порвёшь, и сплошь усеянные шипиками, загнутыми к корню. Эти плети скользили по ногам, больно царапая кожу. Горячеву ничего, а нам с Тоней казалось, что плети царапают не ноги, а душу. Что делать? Из шорт брюки не сделаешь. Решили, что Горячев будет по возможности сдвигать плети на обочину, а Тоня пойдёт последней. Дальше двигались не так безмятежно. Пещер видно не было, попалась одна довольно большая ниша, и всё. Бежим потихоньку, оглядываясь по сторонам, и вдруг истошный крик Тони. Мы с Горячевым мгновенно оглянулись, сердце похолодело. Стоит Тоня с перекошенным лицом, а рядом с ней - здоровенная кавказская овчарка. Она сзади на ходу прижалась к ногам Тони, обдав её мягким теплом своей шерсти и ледяным страхом от неожиданности.

Дальше я опять бежал после Тони, а собака за мной, но под ноги больше не подкатывала. Может быть, хозяин домика послал её приглядеть за нами? А может быть, это была инициатива самого пса, и с Тоней он просто пошутил, кто знает?

Мы без происшествий прошли ущелье до конца и вернулись в лагерь, ничего не найдя. Остальные тоже весь день пробегали впустую. Ужинали без обычного оживления. Всё-таки заманчиво было бы найти вход в пещеру с такой замечательной рекой. Но не судьба!

Собака всё время сидела спокойно поодаль. Ей тоже дали поесть, но ближе к нам она не подошла. Утром собаки не было, видимо, ушла к хозяину с докладом. А мы через два дня вернулись в Мужичи.

В Новом Афоне было яркое небо, жаркое солнце и тёплое море. Сложив рюкзаки на пляже, мы наслаждались прелестями абхазской природы. Потом появился Алексинский с Гиви Смыром, первооткрывателем Анакопийской пропасти. Это был крепкий юноша с большими серыми глазами. Он с интересом разглядывал нас и согласился показать вход в Анакопийскую. Не смотря на свою молодость, Гиви был местной знаменитостью – здесь его называли "Георгий Победоносец".

Но молодость берёт своё. В Гиви жил дух соревнования и победы. Он и нам всё время предлагал посоревноваться, не боясь того, что он один, а нас много.

"Кто дальше прыгнет с места?" - и оказался четвёртым. В русле Пцырцхи подобрал валун: "Кто больше раз поднимет его над головой?". Лев, штангист-полусредневес оставил его вторым. "Кто быстрее сбежит с горы?". Бег доверили мне, видимо, как самому быстроногому. Для выравнивания шансов на Гиви водрузили рюкзак. Мы неслись по довольно крутому склону, лавируя между деревьями, стараясь не наступать на небольшие камни. Я не подкачал, а расстроенный Гиви сказал, что он не привык к рюкзаку. Это правда – рюкзак мешает, утягивая в сторону на поворотах. Выходит, что фору получил я.

Но в чём никто не смог превзойти Гиви, это прохождение Анакопийской. Он спускался туда по морскому канату, держа в руке светильник – бутылку с керосином. Это мог сделать только он.

Анакопийская пропасть начинается с провала на склоне горы глубиной 30 метров. На дне провала боковой ход, ведущий в пещеру. Лагерь мы разбили неподалеку от провала на красивой поляне, и стали готовить спуск.

В штурмовую группу были включены четыре человека – сам Алексинский, Горячев, Володя Гостинский и я. Алексинский с Горячевым должны были навешивать лестницы и страховочные верёвки, Володя их страховал, а я страховал Володю.

В провал спустились все четверо, а потом мы с Володей терпеливо ждали, пока Алексинский с Горячевым оборудовали спуск в первый колодец глубиной более 60 метров. Примерно на полпути в колодце небольшой уступ, на котором была организована промежуточная точка страховки. И вот уже я страхую Володю, спускающегося на уступ. Потом и сам перебираюсь к нему, а он уходит на дно колодца, а потом и я присоединяюсь к нему. Внизу извивается ручеёк, собирающийся из неторопливой капели сверху. Ручеёк уходит в арочную дыру в стене, а за дырой небольшой куполообразный зал с ровным дном. Ширина зала метров 12 – 15. Ручеёк уходит сразу влево и исчезает во втором колодце. Пока авангард трудится на краю этого колодца, мы с Володей обследуем дно первого. Увидели прекрасные сталактиты и сталагмиты, как яичница – глазунья (такой же невысокий холмик белый по краям и ярко жёлтый в середине). Временами сверху раздаётся глухой рокот. Мы догадались, что там, наверху разразилась гроза. Но, что значит - новички, мы этому значения не придали.

Потом Володя встал на страховку, а Алексинский и Горячев спустились во второй колодец. Я же со стороны наблюдал за этим, и вдруг заметил, что ручеёк, который вброд может перейти цыплёнок, стал на глазах пухнуть и убыстрять свой ход. И вот уже из дыры с шумом вылетает поток, прыгает в колодец, и где-то там, внизу низвергается на головы Алексинского и Горячева. Похоже, что дно первого колодца затоплено водой не менее чем на метр, так как вылетающий из дыры поток взмывает вверх. Счастье, что мы не под прямым потоком сверху, иначе бы были побиты камнями. Вот что значит гроза для пещеры!

Вскоре Володя почувствовал подёргивание верёвки и стал страховать поднимающегося по лестнице. Как только его голова вынырнула из потока, раздался голос Алексинского: «Кто сухой, немедленно вниз, там Горячев». Сухие были мы с Володей, но я оказался шустрей, тем более что пока был не у дел. Пристегнул страховку и вниз. С каждой ступенькой вода заливает всё больше – ступни, колени, по пояс, по грудь, и вот я нырнул в поток с головой. Но каска не даёт заливать лицо, а фонарик на лбу исправно высвечивает ступеньки лестницы и струи воды, куда ни глянь. Но тут я почувствовал, как лестница натянулась – это Горячев встал на неё внизу. Я подал сигнал Володе и полез вверх, а через несколько минут в воде появились блики света - и Горячев живой и невредимый, без всякой страховки выбрался к нам. Ну, слава Богу!

Разделись, отжали одежду и стали анализировать ситуацию. Наверх мы не поднимемся, пока ни спадёт вода. Этот зал не затопит. Значит, надо поесть и отдыхать. На свечках разогрели консервы, попили чайку, и Алексеенский с Горячевым забрались в пуховой спальник, чтобы согреться, а мы с Володей стали коротать время. Второго спальника мы не брали, так что спать с удобствами не придётся. Мы ходили, разговаривали, потом сидели друг против друга, сомкнувши головы, и грелись пламенем свечи. Закоптиться не боялись – воды много. Потом легли на спину, а головы положили на плечи друг друга и уснули.

Разбудил Алексинский – чай готов. Подняли онемелые тела, размялись, перекусили. Вода несколько спала – в дырке над водой просвет. Значит, можно выбираться.

Я опять оказался замыкающим. Из груза мне достался спальный мешок. Когда пролезли в дыру, увидели, что кругом вода – и струи и брызги и водяная пыль, и лестница скрыта водопадом. Чтобы зря не мокнуть, отошли в нишу. Первым ушёл вверх Алексинский, за ним Горячев, потом Володя, и вот я тоже окунулся в водопад, пристегнулся к страховке и полез по лестнице. Вскоре я почувствовал, что мне всё трудней перехватывать ступеньки, я уже подтягиваюсь двумя руками, а потом перебрасываю руку выше. И тут я увидел свои ноги – они были выше головы. Это спальный мешок в рюкзаке пропитался водой и тянет мои плечи вниз, и я лезу на одних руках. Нет, так я не выберусь. Тогда я снял рюкзак, прицепил его к страховке, а сам стал подниматься под ним, подталкивая его снизу, чтобы помочь Володе. Потом Володя сказал, что был удивлён и обеспокоен, что я повис на страховке. Ему было очень тяжело, но он упорно выбирал верёвку, пока ни увидел, что тащит рюкзак. Тут ему стало всё ясно. Последний участок колодца первым преодолел я, потом вытащил рюкзак, а потом и Володя выбрался на свет Божий. Правда, оказалось, что кругом ночь, и темно, как в пещере, только высоко над провалом сверкают звёзды.

Для нас всё закончилось хорошо. А в лагере нас устали ждать, не подозревая, что мы в западне. Правда, от грозы  и они пострадали тоже – и сами подмокли, и не уберегли от дождя некоторые продукты и снаряжение.

Целый день приводили всё в порядок, а наутро для всей группы было открыто посещение Анакопийской пещеры. Я опять стоял на уступе в первом колодце и страховал всех и на спуске, и на подъёме. Все очень устали, но были полны впечатлений, а мне так и не удалось спуститься ниже круглого зала – не было времени. Думал, что ещё вернусь сюда и посмотрю всё, но не довелось.

Л.К: "Утром, по окончании грозы, навстречу группе Алексинского полез Кот с товарищами, и они встретились уже на дне провала. Вылезши "оттуда", Важов рассказал, как Валька хотел подвесить в пещере гамак, забивая в стены шлямбурные крючья. Но неудачно стянул их верёвкой к середине, и все крючья, естественно, вырвались, о чём Важов его зараннее предупреждал. Поэтому Володя потом смеялся, а Валька психовал. На другой день мы с Котом тоже страховали народ на подъёме, наматывая верёвку на свои "тазы". Маша и Люся были тяжеловаты. Пока они были далеко внизу, мы тихо матерились, а вблизи стали их ласково подбадривать."

Вот так закончилась эта спелеологическая экспедиция МГУ. Надо сказать, что прошла она на редкость гладко, чему все мы были очень рады.

В настоящее время Владимир Иванович Важов и Лев Зиновьевич Кушнер - пенсионеры, Михаил Митрофанович Зверев - профессор МИРЭА, Александр Алексеевич Чуба - зав. отделом науки газеты "Поиск".

На главную