Нас время училоПросьба ко мне была простая: высказать свое мнение о написанных сравнительно недавно воспоминаниях Владимира Важова об экспедиции спелеологов МГУ на Кавказ в 1964 году и, может быть, что-то добавить к ним, как это уже сделал Лев Кушнер. Чуть позже я получил компьютерную версию книги "35 лет спелеоклубу МГУ" и, когда прочитал все рассказы о той поре, понял, что одними замечаниями и комментариями к воспоминаниям В. Важова, не обойтись. Решил написать отдельный текст, но не вполне самостоятельный, а как реакцию на некоторые сведения и сообщения моих друзей-спелеологов, вместе с которыми тренировался и участвовал в экспедициях под командой Валентина Алексинского. Надеюсь, что все, кто читает эти заметки, знакомы и с предыдущими воспоминаниями: так легче воспринимать мои. Разумеется, я не претендую на "истину в последней инстанции" - не все помню, что-то забыл вовсе, но некоторые события врезались в память основательно - о них и хочу поведать. По лестничке шаткойНовый Афон
Отойду, пожалуй, от хронологии и начну с эпизода, оставившего самый глубокий след в памяти из воспоминаний того периода. Рассказывая об одном из этапов штурма Анакопийской пропасти, Важов пишет: "В штурмовую группу были включены четыре человека - сам Алексинский, Горячев, Володя Гостинский и я". И дальше: "Алексинский и Горячев спустились во второй колодец… Из дыры с шумом вылетает поток, прыгает в колодец, и где-то там, внизу низвергается на головы Алексинского и Горячева". А Миша Зверев вспоминает: "Горячев, который спускался первым, добрался до дна.., услышал неясный гул.., полез обратно.., на него обрушился вал воды. Ему удалось добраться до первого уступа, на котором уже кто-то был". Так вот: в штурмовой группе были не только четыре перечисленных человека, но и я. И именно я стоял на том уступе и страховал Горячева. Рядом в это время никого не было, видимо, поэтому и разнобой в воспоминаниях. Вот то, что сохранила моя память об этом случае. …Виктор спускался не спеша, прикрепляя, где можно, тоненькие проводки телефонной связи, разработанной нашими ребятами специально для пещер. Вот он достиг дна, и крикнул мне, что хочет отойти. Значит, отстегнул страховочный карабин и пошел осмотреться. Вернувшись через несколько минут назад, еще что-то прокричал. Кажется: "Поднимаюсь". Я пишу "кажется", потому что к этому времени пространство как будто стало заполняться ватой. Это был какой-то трудно различимый гул, в котором растворялись почти все звуки. Я не мог понять, в чем дело. Начал выбирать страховку, и в этот момент мне на спину, на голову хлынул водопад. Потом уж сообразил, что это поток, вызванный сильным ливнем наверху. Ревущая вода ринулась вниз, прямо на лестницу с Горячевым. И саму лестницу и то, что было внизу, я уже не мог видеть, но продолжал вытаскивать страховочный конец. После первого мощного броска водяной вал несколько присмирел, бурлил уже за спиной, стекая сзади по стенам колодца и омывая мои ноги почти до колен. Обрушиваясь вниз, он, увлекал за собой веревку, утяжелял ее, и в какой-то момент я понял, что не уверен, то ли это натяжение, которое говорит о контакте со страхуемым. Ускорил движения, чтобы наверняка установить этот контакт, - нет, не чувствую на другом конце человека! Либо Виктор поднимается очень быстро, либо… И тут меня будто обухом по голове. Что если он крикнул тогда что-то другое, например: "Пойду, еще посмотрю?" Отстегнул карабин и отошел от лестницы. Так иногда бывало. И, возможно, теперь я выбираю пустую веревку. А Горячев остался в такой момент где-то внизу без страховки. Я застыл в растерянности. Но (продолжаю лихорадочно соображать), если Виктор поднимается, то сейчас он тоже без страховки. Что делать? Вокруг все ревет, докричаться до него невозможно. И рядом никого нет, все остальные «этажом» выше, там, откуда на меня льется вода. Решаю все же выбирать страховочную веревку: в конце концов, будет какая-то ясность. Но состояние, сами понимаете, какое. Когда отчаяние почти достигло предела, вдруг замечаю: вода начинает светлеть, потом желтеть, и из нее выныривает каска с фонариком и голова Виктора. В это время уже кто-то появился рядом, и вместе мы помогаем ему выбраться. Он невозмутим и, кажется, даже доволен приключением. Я чуть не бросаюсь ему на шею. Смотрю, на обвязке нет карабина с веревкой, другой конец которой я все еще сжимаю в руках. - Что со страховкой? - спрашиваю. - А, - беспечно машет Витя рукой, - все время шла нормально, а под конец провисла, я и отстегнул ее, чтобы не мешала. В общем, ситуация разрешилась благополучно, никто ничего особенного не заметил, а мне до сих пор, когда это вспоминаю, не по себе. Несколько слов о том, что было дальше. Рассказываю, отталкиваясь опять же от воспоминаний других участников экспедиции. Лев Кушнер, в комментариях к тексту В.Важова пишет, что тот рассказал ему, как "Валька (Алексинский) хотел подвесить в пещере гамак, забивая в стены шлямбурные крючья. Но неудачно стянул их верёвкой к середине, и все крючья, естественно, вырвались". Я этот эпизод вспоминаю по-другому - как забавный случай. После описанного мной приключения, мы поднялись на "этаж" выше, где был сухой зал (скорее, - зальчик), в котором можно было переждать ненастье. Перекусили и решили: пока делать нечего, не плохо бы и отдохнуть. Спать пришлось по очереди, поскольку спальник, двух- или трехместный, был один. Меня определили в первую смену. Заснул мгновенно и спал, как убитый. Сквозь сон почувствовал, как кто-то очень энергично пытается устроиться между мной и соседом. Подвинулся, чтобы освободить человеку место, и тут же заснул снова. Позже оказалось, что к оставшимся бодрствовать пришла мысль как-то подстраховаться на случай подтопления. Бурный ручей шумел почти рядом, и не было гарантии, что вода не начнет заливать наше убежище. Стали забивать крючья в стены и натягивать веревки. (Как мы с их помощью должны были спасаться, - до сих пор не понимаю. О гамаке речь, по-моему, не шла). Когда стали с силой дергать за веревки, чтобы испытать надежность крючьев, один из них стремительно вылетел, и дергавший со всего маху грохнулся на спящих. Думали (рассказывали нам потом, смеясь): все подскочат, начнут ругаться… Не тут-то было, не на тех упали! Сейчас остается только завидовать - умели же спать в молодые годы! Через некоторое время за углом нашей ниши, там, где была площадка, которой заканчивался идущий сверху колодец, послышались какие-то звуки и вроде бы даже голоса. Бросились туда и увидели спускающегося к нам человека. Это был Слава Гапанович. Миша Зверев, упоминая сей случай, пишет о "спасотряде во главе с Гапановичем", который вроде как шел на помощь штурмовой группе. Дело, на мой взгляд, выглядело несколько проще. Понятно, что оставшиеся наверху с ужасом наблюдали за тем, как неиссякаемые потоки воду низвергаются в воронку, которой начинается пещера. Надежда на то, что летний ливень как внезапно разразился, так быстро и кончится, не оправдывалась. Связи со штурмовой группой не было никакой. (Тоненькие провода самодельной телефонной линии смыло, конечно, в первые же секунды ливня). Ребята терялись в догадках: что с ушедшими вниз? Возможно, они в тяжелом положении, в беде. Однако организовать полноценную спасательную операцию наземная группа (в которую входила и вся женская половина нашей экспедиции) не могла: все-таки основные силы были внизу. А вот узнать, что да как, оценить ситуацию, это они были в состоянии сделать. И сделали. Слава, конечно, был страшно счастлив, обнаружив нас всех вместе и живыми и здоровыми. Спросил, не собираемся ли возвращаться наверх. Мы не собирались. Ручей как будто становился более спокойным, дождь, похоже, заканчивался, и как только вода спадет, группа рассчитывала продолжить спуск. А посему Гапоновича лишили гидрокостюма, который был на нем поверх одежды (здесь он нужнее!), и отправили наверх. Но шло время, кончались запасы еды, догорали последние свечи, а дождь и не думал прекращаться. Решили подниматься. Первым пошел Алексинский на самостраховке схватывающим узлом, за ним остальные. Лично я этот путь наверх вспоминал не раз. Лестница вся была под мощным потоком воды, и тот, кто поднимался по ней, соответственно, тоже. Через каждые три-четыре ступеньки приходилось делать рывок в сторону, чтобы «вынырнуть», набрать побольше воздуха, и подниматься дальше. Не скажу точно, каким по очереди шел я, помню только, что тот, кто страховал меня на этом предпоследнем уступе (может быть, Горячев), рассказывал, посмеиваясь, как несколькими минутами раньше Алексинский (который уже ушел наверх) лежал здесь, задрав ноги, - выливал воду из гидрокостюма. Того самого, из которого "вынули" Гапоновича. Лева Кушнер, упоминая этот случай, пишет: "Изыскания В.А. в области снаряжения были не очень удачными… Валентин сделал "гидру" из полиэтиленовой пленки - и вот тяжело вылезает из Анакопийки, с раздутыми ногами, ложится на спину, поднимает ноги, и "из него" выливается вода..." Возможно, изыскания Алексинского в области снаряжения действительно были не слишком велики, однако приведенный эпизод никак не может служить подтверждением этого. Абсолютно точно помню, что "гидра" была не самодельной, из полиэтиленовой пленки, а фабричного изготовления. Да и не было в то время еще такого полиэтилена (и по размеру и по прочности), который бы годился для такого рода изделий. Года через два, может быть, появился. А тогда среди снаряжения экспедиции, скорее всего, был один из тех образцов, о которых упоминает Евгений Полищук в своих воспоминаниях примерно того же времени: "В качестве "гидр" мы использовали легководолазные костюмы - страшно тяжелые, с громадными резиновыми ботами и с неудобным аппендиксом сверху". А о том, что такой гидрокостюм запросто может наполниться льющейся сверху водой, свидетельствует рассказ Миши Зверева о другой экспедиции. Привожу цитату из него: "Чтобы низвергающаяся сверху вода не заливалась внутрь гидрокостюмов, у них были капюшоны, затягивающиеся с помощью веревки. Конец веревки обычно держали в зубах, так как затягивать узел в толстых рукавицах с двумя пальцами было практически невозможно. В 20-метровом колодце с сильным водопадом у Габора внезапно погас свет; от неожиданности он выпустил изо рта веревку - гидрокостюм немедленно наполнился водой". Ну, а у нас, всех остальных членов штурмовой группы, гидрокостюма, а, значит, и подобных проблем, не было. Мы, конечно, основательно промокли, но наверху нас уже ждали, помогли переодеться в сухое, накормили, и мы быстро заснули в приготовленных специально для нас палатках. Утро встретило ярким солнцем, и мы снова, но уже бо́льшим составом ушли вниз… Еще раз я побывал в Новоафонской пещере лет десять спустя. Приехал к сталактитам прямо на экскурсионном поезде, прошелся вместе с другими курортниками по специальному помосту и даже кое-что узнал из того, что видел во время исследования залов Анакопийской пропасти… Не верьте пехоте, когда она бравые песни поетДагестан
У Важова пропущен очень важный (по крайней мере, для меня) момент в рассказе о том, как начинался первый - дагестанский - этап нашей экспедиции. Мы ехали до Махачкалы, потом до Буйнакска по железной дороге, дальше - на автобусе до села Верхний Каранай. О дальнейшем он пишет: "Лагерь мы разбили метрах в ста от аула. Перекусили и легли спать. Проснулись мы от криков. Кричал кто-то из наших девчонок. Оказалось, что возле нас собрались все мальчишки Караная. Но они не просто стояли и молча смотрели... Они, как коршуны, пикировали на наш лагерь, хватая на лету что-нибудь из нашего скарба. Мы все повыскакивали из палаток и стали обороняться". А Лев Кушнер к этому добавляет: "Дети Караная" учинили ещё метание ногами камней в костёр и котлы с едой. И это длилось до середины дня - они менялись, а мы - бессменно." У внимательного читателя может возникнуть вопрос: "А зачем надо было разбивать лагерь вблизи аула? Сошли с автобуса - и вперед, подальше от населенного пункта. Это почти закон для путешествующих пешком и с палатками". А все дело в том, что… в Ростове-на-Дону я отстал от поезда Москва-Махачкала. (Посмотрел в Интернете: сейчас эти поезда через Ростов-на-Дону не ходят, видимо, после чеченских событий изменили маршрут) …Меня еще с кем-то послали на станцию за кипятком: подошло время обеда. Тогда на перронах стояли сооружения (кажется, бойлерные) из стен которых торчали два больших крана: "Холодная кипяченая вода" и "Кипяток". В Ростове-на-Дону их либо не было, либо они не "отоваривали" - не помню. Решили попытать счастья в вокзальном ресторане. Не ошиблись. Нам любезно налили огромным черпаком из большой кипящей кастрюли в наши котелки. Напарнику - первому, и он убежал. На меня, вроде бы, и немного времени потратили, но, когда побежал я, его уже не было в поле зрения. В общем, увидел я лишь хвост уходящего поезда. Вылил прямо на колею кипяток и пошел на вокзал, в справочное бюро: что, мол, делать отставшему от поезда? Девушка в окошке за стеклом отослала меня к другому окошку - дежурного по вокзалу. Тот удивленно уставился на меня, с недоверием выслушал, задал кучу вопросов. Его можно было понять: перед ним стоял некто в тренировочном х/б костюме с пузырями на коленях, несолидной бороденке (я тогда впервые отпускал ее), мятой кепке от солнца и с закопченным дочерна котелком в руке. Все же пообещал связаться с поездом, проверить и, если всё правда, выписать новый билет. Велел подойти часа через три. И…благополучно забыл о своем обещании. Когда я пришел в назначенное время, дежурный хлопнул себя по лбу ("запамятовал!"), хотел отослать меня еще на час-полтора, но вдруг что-то вспомнил: - Знаешь что, - говорит, - с пригородного вокзала, он рядом,
скоро отправится поезд до Махачкалы. Там есть такой же дежурный, обратись к
нему. Поезд был из категории "шестьсот-веселых". Не знаю, как сейчас, но тогда поезда, номер которых начинался с шестерки, ходили, почти не придерживаясь расписания, останавливались, что называется, «у каждого столба», их обгоняло все, что двигалось по рельсам. Ездили на них пассажиры, которым некуда было спешить, они сбивались в компании и веселились напропалую. Отсюда и название. Мой вагон оказался почти пустым. Поезд был вечерний, я лег на голую полку, кеды - под голову и довольный заснул. Мы плелись до Махачкалы часов 20, если не больше. К счастью, у меня было на что купить какую-никакую еду. В этом мне несказанно повезло. Все наличные деньги члены экспедиции сдали в общую казну. На руках (во избежание несанкционированных трат) иметь ничего не полагалось. Но на станции перед Ростовом мне поручили что-то купить, чего там не оказалось, и у меня в заднем кармане тренировочных брюк "застряли" рубля два с мелочью. По тем временам это были деньги. Что меня ждет в Махачкале, я не представлял. Группа, конечно, уехала дальше. Надеялся, что, возможно, для меня оставят записку в справочном бюро. Слышал, что практикуется такой способ связи с теми, кто едет вдогонку, не со всей группой. Надежда не оправдалась: в справочном бюро никакого сообщения для меня не было. Я помнил, что еще надо ехать на пригородном поезде до Буйнакска. Может быть, там меня ждет записка? Но был вечер, а следующий поезд уходил туда только утром. Снова придется просить: "подвезите туриста"! Я, правда, представлялся членом спелеологической экспедиции, но как показывал пример с начальником поезда в Ростове, людей не обманешь. Я ходил кругами вблизи вокзала. Присесть было негде, в зале для пассажиров - тем более. Ближе к утру из него потянулся народ - помещение освобождали для уборки. И тут я неожиданно нос к носу столкнулся с заспанным Славой Гапановичем. Он, кажется, обрадовался даже больше меня. Его оставили с наказом дождаться Чубы. Сколько ждать, никто не имел понятия. И он, пользуясь случаем, отсыпался. То, что я приеду "шестьсот-веселым", Слава, конечно, не предполагал. Дальше - дело техники. Сойдя с автобуса в Верхнем Каранае, мы сразу увидели своих. Им ничего не оставалось, как ждать нас (тоже неизвестно сколько) у остановки. Правда, часть группы, насколько я помню, ушла искать место для базового лагеря. Те, кто остался, помахали нам, но не сдвинулись с места. Зато от них отделилась галдящая орава и понеслась к нам. "Вот как радостно встречают местные приезжих", подумал я. Но через минуту понял, как сильно ошибаюсь. Пацаны окружили нас как объект добычи, пытаясь хоть чем-то поживиться. А то и просто - ущипнуть или толкнуть. Помнится, даже мою единственную драгоценную вещь - котелок - хотели вырвать. Не давали они покоя никому и когда мы присоединились к группе. Наши стояли в оборонительной стойке с ледорубами в руках, стеной вокруг рюкзаков, в числе которых ждал хозяина и мой. Мы быстро взвалили их на плечи - и подальше от этого места! Я пробыл в окрестностях Верхнего Караная не так долго, как другие, но на всю жизнь запомнил это селение. Точнее, его мальчишек. Когда стал работать, несколько материалов даже подписал псевдонимом "В.Каранай". И коль были упомянуты рюкзаки, то и им надо отдать должное. Володя Важов не зря посвятил им отдельные строки: "Рюкзаки были такими, что никто самостоятельно не мог поднять свой рюкзак. Поэтому кому-то помогали водрузить рюкзак два "грузчика", а кто-то впрягался, сидя на земле, а потом ему помогали встать на ноги". Подтверждаю - это было истинно так. Ни до, ни после (а я и сейчас каждое воскресенье провожу с рюкзаком в лесу) такой тяжести таскать не приводилось. (Кто-то написал, что рюкзаки весили 60-70 кг. Не могу сейчас найти на это ссылку. Полагаю все же, что это преувеличение. Но не большое). Никто, однако же, не упоминает, что делало наши рюкзаки такими неподъемными. А тогда мы все отлично знали (и ощущали!), что основным компонентом этой тяжести были… батарейки для фонариков. Толстые и увесистые в картонной оболочке батарейки "Марс" и "Сатурн" того времени очень быстро «сдыхали» в пещерах, а никакой альтернативы им не было. Более того, надеяться на то, что по пути следования удастся пополнить их запасы, не приходилось. Поэтому везли с запасом, чтобы хватило на все предвиденные и непредвиденные случаи. Надо иметь в виду, что тогда мы уже пользовались освещением, которое крепилось на касках (самодельным, конечно). Поэтому у каждого, кто спускался в пещеру, был двойной комплект батареек - для ручного и головного фонариков. (Не знаю, какие правила у нынешних спелеологов, но нам полагалось иметь три независимых источника света: кроме упомянутых, еще свечку с изолированным от влаги коробком спичек). Была еще одна особенность, которую следует отметить, вспоминая наши рюкзаки. Они не только тянули к земле, но и подталкивали вперед, придавали ненужное ускорение, когда дорога вела вниз. В таком случае, не дай бог, перейти на бег. Рюкзак, как мощный толкач, заставлял набирать скорость и бежать на подкашивающих ногах быстрей и быстрей. Споткнешься, покатишься, - костей не соберешь! Приходилось подстраховывать друг друга, придерживать сзади за ремешки рюкзака, или становиться на пути не удержавшегося от бега и вопящего: "Ребята ловите меня!" Но чаще всего наши передвижения ассоциируются у меня… с
песней Окуджавы. Идем цепочкой. Впереди меня Миша Зверев. (А, может, и позади -
неважно). Худой, с вздувшимися от неимоверной тяжести венами на шее, он поет
хриплым от натуги и заунывным от природы голосом: Я тогда впервые услышал эту песню. И запомнил навсегда в Мишином исполнении. Он пел и другие, но эту - чаще всего. Она стала чем-то вроде лейтмотива нашей экспедиции (во всяком случае, для меня) - уж очень точно отражала дух и ситуации этой поездки. Дагестан запомнился крутыми спусками и подъемами, с рюкзаками и без. (У Важова: "Впереди открывается ещё один крутой склон, а за ним ещё и ещё… Шли долго, а под нами либо отвесные обрывы, либо обманные спуски, тоже заканчивающиеся обрывами. Наконец нашли место, где смогли с некоторыми трудностями спуститься довольно глубоко - метров на 600 - 700, и т.д.") А мне тот период памятен еще и тем, что я тогда научился владеть альпенштоком и лихо, в считанные минуты спускаться с его помощью не серпантинными тропами, а напрямик, с крутой вершины к нашему лагерю. Нам по различным надобностям приходилось не раз совершать челночные операции - вверх-вниз. Трудно сейчас представить, что мы могли везти из Москвы альпенштоки, но, кажется, так и было. Если мы прихватили с собой ледорубы (а они точно были, штуки 3-4), то почему бы не взять и альпенштоки? Вряд ли мы делали их из подручных средств. Альпеншток, который держали наискось, так, чтобы его нижний конец был третьей точкой опоры, очень надежно страховал скачущего, пружиня и притормаживая сзади, при стремительном спуске, прыжках с крутых уступов, резких разворотах. Мне страшно нравилось этим заниматься, и позже в каких-то своих путешествиях я не упускал случая спускаться с какого-нибудь склона с помощью альпенштока, в роли которого выступала любая подходящая палка. Не было, правда, при этом еще одного существенного элемента, которым я с удовольствием пользовался в Дагестане. (И не только). Имею в виду ботинки с триконями. Кто-то из авторов воспоминаний критикует Алексинского за то, что он взял на группу несколько пар таких ботинок: дескать, тяжело и непрактично. А мне они нравились. Тяжеловато, да. Но, во-первых, мы были молоды, а во-вторых, ноги в такой обувке во время спуска с альпенштоком не проскальзывали по осыпям и влажным камням, впечатывались намертво. Дополнительная, а в сумме - стопроцентная гарантия от падения! Другое дело, что после каждого спуска нескольких триконей как не бывало! Приходилось приколачивать запасные. Позже я поэкспериментировал, опробовав ботинки с ними в Новоафонской пещере. И остался доволен. Скользкие после ливня завалы из больших камней можно было преодолевать лишь с помощью всех четырех точек. А я спокойно прыгал с одного на другой, ни разу не соскользнув. Правда, как и в первом случае, было одно «но»: через какое-то время пространство между трикониями забивалось грязью, ботинки становились тяжелыми и начинали скользить. Приходилось останавливаться и "облегчать" их подручными средствами. Весь век ты в походеЧечня
Как я понимаю, наш маршрут проходил по территории именно Чечни, хотя весь административный регион назывался тогда Чечено-Ингушской республикой, или Чечено-Ингушетией. Но кое-кто из нас обзывал его тогда Чечено-Ингушатией, намекая на то, что постоянно льющаяся с небес вода (особенно в первые дни) превращала всю округу в сплошное болото. Важов прав, сообщая: "Чечня встретила нас дождями, от которых мы уже, совсем было, позабыли в Дагестане". Но вот дальше память его подводит. Он пишет: "Я и Саша Чуба были назначены погонщиками лошади". Вот чего не было, того не было. Вторым был точно не я. За всю свою жизнь я вообще ни разу к лошадям близко не подходил. Так уж получилось. И если бы мне довелось тогда выступать в роли погонщика лошади, это бы запомнилось навсегда. Скорее всего, напарником Важова был все тот же Слава Гапанович: Алексинский любил давать ему нетрадиционные поручения. Благодаря лошадям мы шли, можно сказать, налегке. Если бы еще не проклятый дождь… Миша пел: Из чеченского похода мне запомнилось несколько любопытных эпизодов. Но поскольку прямого отношения к спелеологии они не имеют, а кроме того, как я предупреждал, мои воспоминания не носят самостоятельный характер, рассказывать о них не буду. (Я уже и так чересчур расписался). Остановлюсь лишь на одном, довольно занимательном происшествии. Но вначале упомяну вот о чем. Почему-то никто не вспоминает об одной из целей нашего посещения этого региона: отыскать и исследовать "пещерный город". И о том, что мы нашли его. Он представлял собой испещренную отверстиями скалу, похожую издалека на речной склон с гнездами ласточек-береговушек. Мы вдоволь полазили по этим человеческим "гнездам", среди которых были даже двухэтажные: из нижней «комнаты» лаз или ступеньки вели в верхнюю «комнату». И убедились, что ничего общего с карстовыми полостями эти сооружения не имеют - их искусственно вырубили для своих нужд древние обитатели этих мест. (Если кого-то заинтересует, даю ссылку на обнаруженную в интернете любопытную статью о пещерных городах: http://www.kmvline.ru/lib/som/22.php) В общем, надежды обнаружить в этом районе неисследованную пещеру, к нашему великому сожалению, не оправдались. Теперь о происшествии, которое почему-то тоже никто не вспоминает. Я же хорошо запомнил, может быть, потому, что был не только его участником, но и одним из главных "фигурантов". В один из последних дней перед обратной дорогой решено было
исследовать на предмет пещер горный массив, у подножья которого мы разбили
лагерь. Оставленным на хозяйстве мы сообщили контрольный срок нашего возвращения
и отправились в путь. Долго поднимались, потом шли по относительно ровной
местности, осматривая по пути все, что издалека походило на вход в пещеру. Но,
как правило, это были либо небольшие гроты, либо трещины в скалах. Перекусили, и
снова - за дело, к сожалению, с тем же результатом. Солнце стало клониться к
закату. Пора возвращаться. Стали искать спуск в долину. Пошли по склону, который
превратился в ущелье и закончился обрывом. Пришлось подниматься назад, искать
новый спуск, казалось, более перспективный - и опять обрыв! Так несколько раз.
Вымотались совершенно. В какой-то момент я слегка оторвался от группы (казалось,
все идут за мной следом), повернул влево, вправо, сбежал по пологому склону и
вдруг оказался внизу, на дороге, которая огибала этот горный массив. Прошел
немного по ней, чтобы убедиться, что я на верном пути. Да, все правильно.
Остановился, раздумывая, возвращаться ли к остальным, или ждать, когда они сюда
подойдут. Слышу какие-то голоса вверху. Поднимаю голову: на отвесной скале,
которая высится над дорогой, стоит вся наша группа. Я опешил: Начинаю соображать, что в какой-то момент вся компания опять
соблазнилась уходящим в сторону крутым спуском - и в очередной раз оказалась на
краю обрыва. Объясняю, что нормальный спуск в другой стороне, показываю руками,
как к нему выйти. Вижу, собрались в кружок, совещаются. Сообщают: решили
спускаться здесь, навесив лестницу. Понятно - сил уже нет подниматься еще раз.
Начинают травить веревку, чтобы определить, какой длины лестницу выбрать. Просят
подойти к подножию скалы, схватить веревку и приложить ее конец к земле.
Перебегаю через дорогу, ловлю веревку, и... Чувствую - что-то не так!
Что-то меня беспокоит. Осматриваюсь и понимаю, что стою… во дворе. Чуть поодаль
- шалаш, почти домик, устроенный между больших камней, рядом очаг из булыжников,
вбитые в землю колья, на которых висит нехитрая посуда, утварь. Никого нет, но
ясно, что место не оставленное, жилое. Со стороны дороги его почти не видно за
кустами и большими валунами. Сообщаю о своем открытии наверх. Теперь и те, кто
там, это видят. Все же, похоже, хотят спускаться. Но тут кто-то кричит
приглушенно: Я бросаюсь назад через дорогу, присаживаюсь за кустами. Наши в мгновении ока выбирают веревку, отходят от края обрыва и тоже затаиваются. Через несколько минут всадник действительно оказывается здесь. Въезжает в свой двор, соскакивает с коня, отвязывает что-то от седла (мне показалось - высохшие овечьи шкуры), прячет поклажу в хижину. Все это я вижу, выглядывая из-за кустов. Он, к счастью, никого не замечает и спустя некоторое время уезжает. Тогда мы ходили по Чечне безбоязненно и встреченных людей не опасались. Спрятались же, как я сейчас понимаю, по двум причинам. Во-первых, неловко, если хозяин обнаружит незваных гостей - одного уже во дворе, и целый "десант" на подходе. Во-вторых, - черт его знает, что за человек? Может, абрек какой прячется. В общем, всякая охота спускаться у нашей группы пропала, они еще раз уточнили у меня, как идти (а я побежал им навстречу), и довольно скоро мы встретились. До лагеря шагали часа три. Миша пел: Дотопали до лагеря уже поздно ночью, сильно просрочив контрольное время. По дороге рассуждали: ребята, наверно, не спят, беспокоятся, думают, как организовать поиск. Ничуть не бывало! Дрыхли как сурки, а на раздраженные замечания Алексинского оправдывались: - А что с вами могло случиться? У вас основные силы и
снаряжение. Куда ж мы уходим?Вместо послесловияНазвание этого раздела достаточно условное, как и всех предыдущих, которые я озаглавил словами из "Песни о пехоте" Окуджавы, той самой, что пел Миша Зверев во время нашей кавказской экспедиции. Но больше всего сюда подошли бы слова из анекдота: "Приятно вспомнить!" Всегда приятно вспомнить о том, каким молодцом ты был когда-то. Тем более, что и друзья-спелеологи спустя много лет об этом не забыли. Важов, рассказывая о первых тренировках в Сьяновских катакомбах, упоминает о трудностях, с которыми преодолевали новички узкий лаз в эти каменоломни, прозванный "калибратором", или "калибром". А Лева Кушнир, комментируя этот эпизод, в первой же строчке вспоминает обо мне: "Через этот "калибр" Чуба пролетал сходу, у меня было 20 сек. в одну сторону и 1,5 - 2 мин обратно…" Дальше идет перечисление тех, у кого это заняло еще больше времени. А мой "пролет", вроде бы, и в секундах трудно было засечь. Это, конечно, преувеличение, но действительно любые "дырки" я с самого начала преодолевал без особых проблем. Дело было не только в присущей молодому возрасту худобе и ловкости, но и в какой-то природной изворотливости. Не любило мое тело находиться в стесненных обстоятельствах. Когда я, еще до университета, пару месяцев посещал борцовскую секцию, удержать меня в «объятиях» не удавалось никому - выскальзывал из любых захватов. Тем, впрочем, мои достижения на этом поприще и ограничились. С бо́льшим успехом занимался я до поступления в МГУ
спортивным ориентированием. Даже был судьей в каких-то соревнованиях школьников.
Наверно, поэтому довольно быстро освоил маршруты Сьяновских катакомб и через
некоторое время мог самостоятельно добираться к некоторым отдаленным их
участкам. Ориентирование мне нравилось больше, чем любой другой вид состязаний,
которыми я когда-то пытался заниматься. Видимо, потому, что главным в нем было
правило: "Бежать не быстрее, чем думает голова". Такой девиз меня всегда
устраивал. Поэтому и скалолазание, в котором надо было действовать по таким же
правилам, сразу же пришлось по душе. С удовольствием лазил по стенкам разных
сооружений в Царицынском парке, где летом по воскресеньям В.Алексинский проводил
тренировки. Иногда старался как-то разнообразить приемы, придумать что-то свое.
Во что это порой выливалось можно судить по эпизоду, который приводит Важов,
вспоминая наши приключения в Дагестане: Честно говоря, я этот случай не помню. Но, спорить не буду:
так, видимо, и было. Дело в том, что меня еще во время тренировок, увлекла
возможность "бегать" по стене. Прежде, чем перейти к сути дела, приведу еще одно
высказывание, уже из воспоминаний Е.Полищука: Так вот, передвигаться таким образом, болтаясь, как сосиска, мне было скучно. Не хватало динамики и скорости. И однажды пришла мысль использовать этот удобный карниз более эффективно. Впрочем, наверно, у кого-то я все же подсмотрел что-то подобное, изобретая свой способ. Что я делал? Подтягивался посильнее на руках, сгибаясь, подтягивал повыше и ноги, чтобы подошвы обуви почти вплотную прилегали к стене, обеспечивая максимальное с ней сцепление. И вот в таком согнутом и подвешенном виде, перебирая руками и ногами, можно было передвигаться, "бежать" по отвесной стене, пока хватало карниза, удобных уступов, и сил тоже. Несколько раз мне это удавалось. Но довести до совершенства перспективную методу так и не смог. Во-первых, после каждой такой пробежки внутренняя сторона ладоней оказывалась стертой до крови: все-таки основная нагрузка приходилась на них. Во-вторых, не всегда тренировки проходили там, где имелись подходящие условия для моих экспериментов. Как минимум нужен был протяженный уступ шириной в пол-ладони. Во время той вылазки в Дагестане я такие условия, наверное, обнаружил. Одно место в записках Е.Полищука заставило вспомнить и о
другом случае. Он пишет: Однажды по какой-то причине я пропустил несколько тренировок
и, когда пришел, Валентин отвел меня в сторону и заговорщицки сказал: Это было зимой. Тренировки проходили в спортивном зале
("манеже") МГУ, и задания были, в общем-то, немудреные. Одно - висеть на
кончиках пальцев на перекладине шведской стенки. Другое, похожее, было связанно,
кажется, с канатом, точно не помню. Выполнялись на время. Подошел к стенке,
повисел, сколько мог. Спрыгнул, тренер смотрит на секундомер, молчит. Выполнил
второе упражнение, подошел к нему: ну, как? Алексинский показывает ранее
достигнутые показатели, потом мои, и с грустью говорит: Но это что. Однажды удалось добиться действительно неплохих результатов, которые были торжественно вывешены "на всеобщее обозрение". Почему-то и об этом случае никто не вспоминает, а ведь тогда мы, можно сказать, взяли верх над городской секцией спелеологии, которая в то время вела с нами затяжную войну. Слабый намек на событие, которое привело к нашей победе, можно заметить лишь у Е.Полищука, когда он пишет: "Соревнования в Царицыно, комплексный маршрут. В самом его конце, во время спуска на рогатке неожиданно срывается Галактионов". И дальше рассказывает, чем кончился случай. Больше о соревновании ни слова. Может, речь идет о другом состязании, но то, которое я имею ввиду, было общегородским соревнованием спелеологов. Правда, в некоторых этапах разрешили участвовать и альпинистам. Причем, не факультативно, их результаты шли в зачет. Та часть соревнований, которая проходила в Царицынском парке, состояла из кросса, скального маршрута, подъема на приличную высоту по навесной лестнице, спуска дюльфером (но не исключено, что и с помощью рогатки), может быть, еще одного-двух этапов. На следующий день - заключительная стадия, в Сьяновских катакомбах. Все этапы я преодолел неплохо. Даже нелюбимый кросс (который на этот раз назывался альпинистским, наверно, из-за обилия крутых спусков и подъемов) закончил в первой тройке. А вот скалолазание завершилось совершенно неожиданным для меня образом. Маршрут представлял собой траверс вокруг башни-руины. Мы на ней часто тренировались, проходили не раз и этот траверс, все зацепы я знал наизусть, но надеяться на какое-нибудь приличное место не приходилось. В этом этапе участвовали ребята-альпинисты, которых я постоянно видел на этой башне и которые бегали по ней как пауки вдоль и поперек без всякой страховки. Я им и в подметки не годился. Они на этот маршрут смотрели как на легкую прогулку. Самонадеянность их и подвела. А еще совсем небольшой дождик, который прошел за некоторое время до старта. Следов от него почти не осталось, но некоторые камни были слегка влажными. Плохо зафиксируешься, и нога или рука соскальзывают. Они это не учли и побежали как всегда. Я тоже как всегда - пошел. Не быстрее, чем думает голова. Они не сорвались со стенки, не спрыгнули. Просто в какой-то момент каждый из них (не помню, сколько их было, двое или трое) оказался на двух точках, и результат не был засчитан. Скалолаз, как известно, должен фиксироваться на стене тремя точками. В итоге первое место досталось мне. Сьяновские маршруты тоже прошел без проблем, но какие занял
места, до сих пор не знаю. Подведение результатов затягивалось, и я, как и
многие другие, не стал ждать, уехал в Москву. Через пару дней зашел в отсек, где
располагалась наша секция, и в коридоре на доске объявлений увидел плакат:
"Поздравляем Чубу с 1-м местом…" Был уверен, что речь идет о скалолазании, и,
когда меня стали поздравлять, удивился, с чего это вдруг такая честь: меня ведь
с этим в Царицыно уже поздравили. Мне говорят: Через некоторое время пришла грамота, кажется, из
Московского совета по туризму, подтверждающая это достижение. Повертел ее в
руках и говорю: Поэтому, хотите - верьте, хотите - нет. |
